Какое небо акварельное —
совсем размыты облака!
Берёзка, барышня кисейная,
нежна средь елей и хрупка,
в густом игольчатом свечении
дрожит, совсем обнажена…
Как будто в строгом заточении
томится светлая княжна.
Всё — только жизнь!
Лишь часть от жизни — смерть…
Какое небо акварельное —
совсем размыты облака!
Берёзка, барышня кисейная,
нежна средь елей и хрупка,
в густом игольчатом свечении
дрожит, совсем обнажена…
Как будто в строгом заточении
томится светлая княжна.
Поэту свойственно влюбляться
во всё вокруг.
Поэту снова — восемнадцать
однажды, вдруг…
День расцветает в одночасье
весной, зимой.
Как Феникс, возникает счастье —
летит со мной!..
Пока жива, я благодарна буду
под ярким солнцем и в кромешной мгле
великому, немыслимому чуду —
дышать, любить, смеяться на Земле.
И людям — за нечаянные встречи,
за роскошь взглядов, за переполох
души счастливой в синий лунный вечер,
за то, что в каждом проявился Бог
и вёл меня тихонько за собою
полянами цветов, долиной слёз.
Я принимала всё, роднилась с болью,
я жить училась набело, всерьёз.
И все мои открытия, ошибки
мне под ногами выстилали твердь.
И пусть туман вокруг, от горя зыбкий,
всё — только жизнь,
лишь часть от жизни — смерть…
В яркой майской сини
облаков прохлада…
Я могу быть сильной,
но сейчас — не надо.
Где-то в небе прочерк
вместо нашей встречи…
Не умеем — проще,
не умеем — легче.
У черёмух ветки
обломали в мае…
Эх, прожить свой век бы,
горести не зная!
«Папа может всё на свете –
Он починит самолёт,
Бант завяжет кукле Свете,
Мне косички заплетёт!»
Евгению
О, сентябрь, ветром нежным
ты вдохнул в меня юность.
Обретая надежду,
снова сердце проснулось.
Перелётное время
вдаль уносит печали.
Я всегда буду с теми,
с кем душа изначально…
Смерти нет у природы —
через век вдоль аллеи,
под другим небосводом
вновь листва заалеет.
Мы стоять будем рядом
вот у этой берёзы,
понимать с полувзгляда
нашу нежность и слёзы.
Вновь к щеке вдохновенье
прикоснется, как ветер.
Это будет — мгновенье,
это будет — бессмертье…
Замерла река –
крепко лёд сковал…
Но живёт она
и надеется –
холода пройдут,
обернётся вновь,
распустив косу,
вольной девицей!
«Уходи, мороз! –
вся звенит от слёз, –
Где же бродишь ты,
добрый молодец,
Солнце яркое,
Солнце жаркое?..
Как же вьюгами
сердце полнится!»
«А когда любовь
согревала нас,
как же мне, реке,
было радостно
обнимать рассвет…
А лучи в воде
рисовали нам
счастье радужно!»
– Ты не плачь, река,
всё случится в срок!
Богатырь пока
наберётся сил.
Он к тебе придёт,
он растопит лёд,
и волной пройдёт
счастье по сердцу!
Зачем нам лишние слова?
Молчим…
Ты различим едва-едва,
как дым.
А Время-фокусник раскроет
плащ –
там пустота. Нет никого,
хоть плачь…
Вместе — полвека, вместе — полвека!
Это судьба и любовь!
Два человека, два человека
за руки держатся вновь…
Уж золотые годы настали,
и серебро — на висках,
но драгоценней ценных металлов
счастье в их светлых глазах.
Пусть не затронут стужа и вьюга
славный ваш, солнечный сад!
За руки крепче держите друг друга,
как и полвека назад!
Меня обжёг твой лютый холод.
Сквозь зубы что-то процедил,
собой хорош ещё и молод,
к другой ты гордо уходил.
«Банально всё: шипы и розы,
кто обманулся – обманул!» –
мне старый ворон под берёзой,
хромая, хитро подмигнул.
Солнце садится за остров,
я обнимаюсь с волной.
С морем прощаться непросто.
«Море, ты плачешь со мной?
Нет! Ты всё время играешь!
Что у тебя на уме?
Шепчешь, смеёшься, сияешь.
Может, рыдаешь во тьме?
Пусть ты совсем непослушно,
днём ли, под спелой луной,
море, ты неравнодушно –
ты наслаждаешься мной!»
Звёзды внезапно начали танец.
Вспыхнул салют, как гроза.
«Цвета морского, – сказал искитанец*, –
красивые Ваши глаза!»
Над разноцветным летним заливом
долго салют бушевал.
Был Арагонский замок счастливым.
Много ль он счастья знавал?
Старая крепость. Гордая башня.
Вечные мудрые сны.
Станет и это счастье вчерашним
под переливы волны.
Южного вечера очарованье.
Сколько вокруг синевы!
«Я – как Везувий, – смеётся Джованни, –
что ж, словно Арктика – Вы?»
*Искитанец – житель острова Искья в Южной Италии
В жаркий день так приветливо море –
плащ прохладный тебе подаёт…
Что за нега на светлом просторе!
Но плыву я в пугающий грот.
Здесь у моря особенный голос:
слышу строгий, раскатистый бас.
Говорит мне, ворча, беспокоясь:
«В тайники ты мои забралась!»
И от страха я вдруг леденею.
Наказанья какого боюсь?
Превратит меня в камень? Камеей
на груди у скалы появлюсь?!
«Не волнуйся, хозяин Стихии, –
уплывая, тихонько шепчу, –
заберу лишь отсюда стихи я –
я добром за добро отплачу!»
В рассвет над Неаполем
вплывает паром –
а ты, словно на поле,
огромном, морском.
Покой над Везувием,
нежны облака,
и нету безумия
на свете пока…
Пока, не востребован,
молчит интернет,
не собраны ужасы
из свежих газет…
Пока ты лишь на поле,
огромном, морском,
и контур Неаполя,
рассвет да паром.
Мы никогда-никогда не узнаем, что же напела
лису Улиссу страстно и нежно Партенопея*.
К мачте – о, муки! – прикручены руки у Одиссея.
Душу взяла, раздробила на звуки Партенопея!
Этот герой не будет с тобой, Партенопея!
Крепки характер, корабль и любовь у Одиссея.
Мимо плывёт – знает, что ждёт его Пенелопа.
Точкой уж стал – и камнем от скал, вниз! – Партенопа…
Время сирен и крепостных стен миновало.
Две с половиной тысячи лет – много иль мало?
Город всё помнит, он имя носил «Партенопея».
Ныне – Неаполь… Зеркальный залив в лучах пламенеет.
Славный герой могуч и красив, Партенопея!
Это – Неаполь. Он очень похож… на Одиссея.
*Партенопея, Партенопа – легендарная сирена, которая пыталась завлечь своим сладким пением хитроумного Одиссея (Улисса)
Подари мне тепло –
так тебя не хватает –
не заменит его
даже солнце Италии:
ни дворцы, ни мосты,
ни шедевров сияние!
Почему со мной ты
даже на расстоянии?
Даже солнечный вальс
над игрушечным Римом
мы танцуем, смеясь –
ты со мною незримо…
Скоро в русский мороз
прямо с трапа шагну я,
в мир объятий и грёз,
в мир твоих поцелуев!
Всё, что минутно, всё, что бренно,
Похоронила ты в веках,
Ты, как младенец, спишь, Равенна,
У сонной Вечности в руках…
А.Блок
По древним улочкам Равенны
иду с восторгом, чуть дыша…
Великий Данте, вдохновенно
хранит её твоя душа!
Вот знаменитая гробница.
Суровый профиль. Тишина.
Ушедшей роскоши столица
в небытие погружена.
Кто житель нынче? Кто прохожий?
Чему настал теперь черёд?
Вот добрый папа чернокожий
малышку за руку ведёт.
А ей, беспечной и кудрявой,
возможно, будет важен Дант
когда-нибудь…Но всё же, право,
сейчас важнее – яркий бант!
В руках у папы – пепси-кола
и на продажу – «мишура»,
по майке он – фанат футбола…
Торговля-жизнь и жизнь-игра!
Для любознательных туристов
приоткрывает город лик –
старинный, красочный, искристый,
живой – в сюжетах мозаик!
Каким утерянным уменьем
он создан? Силой торжества
Божественного вдохновенья
и рук неспешных мастерства?!
И, сонно поднимая веки
на бесконечно долгий миг,
Равенна дарит всем навеки
и древний миф, и вечный мир…
Вячеславу Корнееву
Он в атаки ходил, он держал оборону…
А сегодня с гитарой на сцене стоял.
Отлетали аккорды, как будто патроны.
Орден Мужества честной звездою сиял.
За плечами – Чечня. Позывной его – «Леший».
Эта песня – суровый и горький рассказ:
там, где кровь и огонь, там, где хаос и скрежет,
смерть поправ, побеждает могучий спецназ!
Побеждает всегда, потому что есть правда:
тех полей васильковые мирные сны,
тех нарядных берёзок природное право
подрастать и влюблённых встречать – без войны!..
26–27 ноября 2017 г.
А хочешь, мы просто по-дружески сядем
за стол (в жизни столько уж было столов),
откроем шампанское искренних взглядов
и выпьем по дружбе за нашу любовь?!
Откуда берётся напиток бесценный –
любовь, или дружба – нам знать не дано.
На сердце тепло… и, сказать откровенно,
одно иль другое – не всё ли равно?
Я наблюдала, как обычной луже дивилась чайка среди бела дня. Нет, не у моря то происходило, и потому тревожило меня: прошлась по луже, лужу поклевала, помыла лапки, крылья подняла, чуть разбежалась… но не полетела! Она ведь «горожанкою» была…
Мир так преломлен неуловимо
через крыло стрекозы.
…Полчища лет неведомых – мимо!
В миге таятся азы
чуть покосившегося мирозданья
и первобытный покой,
лес…облака…ветерка колыханье,
и стрекоза над рекой…
Зеркальные дороги –
куда ведут они?
Когда дожди, и вьюги,
и встречные огни…
Мы – только отраженья
большого бытия,
великого движенья
на шарике «Земля».
И каждый в жизни встречный
случайно, вразнобой,
становится навечно
и смыслом, и судьбой.
Пусть не смолкает музыка во мне,
морозом жарким обжигает, лечит,
и дарит наяву или во сне
с моей любовью солнечные встречи!
О, испытай такой озноб, душа,
когда без сил ты молишь о спасении
и чутко замираешь, не дыша,
пред неизбежным шквалом вдохновенья!
Верность моя смешна – вовсе тебе не нужна.
Зачем дрейфующим льдам преданность кораблей?!
Для ледяных сердец в спорах ветров и морей –
нет, не любовь! – другая истина рождена.
Знакомы повадки морей каждому кораблю.
Но море впадает в порт, и Счастье в гавани ждёт…
А у меня причал – только суровый лёд,
и компас – упрямой стрелкой на огненном «я люблю!»
…только влюблённый
имеет право на звание человека.
Александр Блок
Задумаешься о влюблённости,
насколько она хрупка –
в какой-то неопределённости
неровный полёт мотылька…
И всё же – к свету движение,
в неведомые края,
вечное постижение
хрупкости бытия!
Дождусь дня светлого и бодрого,
и ты мне скажешь «не горюй!»,
вновь пожелаешь утра доброго,
вернёт улыбку поцелуй.
Вернётся наша к нам Вселенная,
и зазвучит её мотив.
Прольётся осень вдохновенная,
листву и нас озолотив!
Отец любил компанию, был весел,
и вспыльчив был, и много знал, умел.
Мне в детстве вместо колыбельных песен
военные, о родине он пел.
Я под «Морзянку» засыпала сладко,
и снился мне орлёнок в вышине.
А папа слёзы вытирал украдкой,
и эти слёзы проросли во мне…
О, почему отчаянно люблю я,
когда вдруг сердце просится на взлёт,
услышав с детства музыку родную?..
То папина душа во мне поёт!
Ты, наверное – океан,
очень сильный, и очень глубокий!
И вокруг тебя много стран,
только ты всё равно – одинокий…
И вода всегда холодна,
сколько солнце тебя ни греет.
Но совсем не твоя вина,
что в пучину я рвусь скорее!..
Как снежинки летели – торопились куда-то!..
Очень хочется небу слиться с землёй –
то полоской рассвета, то полоской заката,
снежным, облачным слоем, опавшей листовой.
Да… и небо, и землю вечно манит друг к другу:
тихо падают звёзды, густо льются дожди,
тянет дерево к небу корявую руку,
и проложены в космос людские пути…
Но, бывает, что люди, как земля и как небо,
в притяжении нежном живут, далеки.
Опускаясь на землю, долго снег будет снегом,
но – терпенье и время – зажурчат ручейки!
Я как будто ослепла – не вижу
ни вечерней дороги во мгле,
ни дождя, ни упавшего ниже
неба, скомканного по земле
одеялами жёлтыми листьев…
Почему я не вижу, куда
уплывают, как птицы по выси
перелётные наши года?
Через юность, от зрелости к детству
эти птицы на память маршрут
знают свой, и сжимается сердце
от прощальных осенних минут.
Милый, я стану послушной,
мягкой травой луговой,
самою ласковой, лучшей –
только ты сердце открой!
Только, как солнечный лучик
тонко к душе прикоснись…
Знаешь, а всё-таки лучше
ты наяву мне приснись!
Просите у небес!..
Просите,
достигнув Стикса страшных вод…
Является тогда Спаситель
и крепко за руку берёт.
Вновь глыбы мрака исчезают,
вновь лики Смерти далеки,
а звёзды нежными глазами
глядят из-под Его руки.
Его дыханьем веет ветер.
Он – в разговорах соловья.
Он – в лучшей музыке на свете,
что знала, да забыла я,
что волжскою волною шепчет
или в лесу шумит сосной…
И День мой расправляет плечи,
и Жизнь моя опять со мной!
Пусть отдалился самый близкий –
всё так же солнышко встаёт …
И в путь свой верит в сильной выси
плывущий тихо самолёт,
где след вскипает пеной белой,
а после тает без следа!
Зачем пытаюсь неумело
оставить что-то навсегда,
запечатлеть в большом пространстве
на хрупком жизненном пути
кипящее непостоянство
всего, что в силах расцвести?!
Перетекающее время
(от нашего небытия
в банальность вечной теоремы,
в которой Ты, Она и Я),
зимы холодные шептанья,
и радость – вдруг, наперекор,
от были к небыли метанья,
спокойный счастью приговор?..
Но славлю белое кипенье
в садах, когда царит весна,
неповторимые мгновенья,
когда душа обнажена!
Мне не важно, в каком это веке случится:
(без тебя день, как век – знаю, что говорю!)
ты обнимешь меня, и в златой колеснице
мы по небу помчим, обгоняя зарю…
Долго ты, словно витязь, стоял на распутье –
эта старая сказка растает, как дым!
Я тебе помогу все тропинки распутать,
расколдую тебя поцелуем своим!
Я и ты, и любовь, как забытое чудо,
как на раны, на раны – живая вода,
пусть берётся (согласна!) любовь ниоткуда,
но пускай не уходит она в никуда!
Пусть опять, неуклюже меж нами устроясь,
как ребёнок, нас за руки просто возьмёт
и, стащив поутру у зари алый пояс,
наши руки покрепче пусть переплетёт!
О, стихийная сила –
тот замес на крови!..
Мне и взгляда хватило
для пожара любви.
Остановлено сердце,
как скакун – на ходу.
Сердцу некуда деться
на свою, на беду.
То ль огня так страшится,
что взлетит до небес,
то ли всё же помчится
в жаркий, сказочный лес?!
Я поймаю желанье в ладошку
и монетой его запущу –
пусть вперёд побежит по дорожке,
я попозже его отыщу.
Я забуду, чего так хотелось
в суете бесконечных забот.
Но такую лучистую спелость
мне однажды подарит восход,
что стеклянное небо – на части!
И от вербы так ярки кусты…
Я пойму, что нашла своё счастье –
мне так просто вернул его ты!
На качели село солнце,
И его качают сосны.
Предзакатный час так ярок –
Этот солнечный подарок.
Ты сегодня даришь небо,
Даже если это небыль,
Ты всегда со мною рядом –
Смехом, поцелуем, взглядом.
Самолёты… парашюты…
В небесах твои маршруты.
Вот взлетает соколёнок –
Это тоже мой ребёнок.
Он над берегом парит.
«Здравствуй, мама!» – говорит.
Но исчезнет вдруг виденье,
Упаду я в речку тенью,
Не услышу в час заката,
Что кричишь издалека ты…
В небе тает самолёт…
«Мама!» – кто-то вновь зовёт.
Солнце кружит над планетой,
А тебя всё нету, нету!..
Знать, любви моей, как птице,
Над землёй кричать, кружиться…
Ты его не ищи, не ищи!
Пусть за окнами дождь суетится,
пробегают зонты и плащи,
расплываются пятнами лица.
Может, сам он себя потерял
в городском металлическом лае,
а сегодня вода сентября
даже след его заливает…
Он, быть может, оставил себя
на другом берегу ненастья –
там летят журавли, трубя
о своём возвышенном счастье,
и уносит его мечты
в поднебесье апрель крылатый,
и так солнечно веришь ты,
что найдёт он себя когда-то!
«Надежда умирает последней»?..
Любовь с надеждой умирают рядом –
два стойких, два отчаянных бойца,
друг друга поддержав последним взглядом.
Они сражались долго, до конца.
Годами мне покоя не давали:
вернётся Он, обнимет, рассмешит!
Со мной дневали вместе, ночевали,
держали наготове меч и щит.
Отчаянье, и слёзы, и сомненья –
всё усмиряли воины мои,
лишь только слыша телефона пенье
и голос на другом краю Земли.
Но взрывом чёрным горе прогремело,
а голос в трубке так же ворковал
всё о себе – о сильном и умелом…
Не поддержал. Не понял. Не узнал.
Из телефонной трубки грянул выстрел,
вопросом чуждым остудивший кровь.
Сраженная позором любопытства
надежда умерла, за ней – любовь…
Шерстяное солнце
весело сияет –
это мама Света
свитер вышивает.
Если будет хмуро
за моим оконцем,
то меня согреет
шерстяное солнце!
(размышления болельщицы
во время чемпионата мира
по футболу)
Я люблю футболиста Клозе,
а зовут его Мирослав.
Вот бы он подарил мне розы,
вдруг приехав к нам, в Ярославль!
Мы же с немцами – побратимы,
нам язык немецкий знаком…
Но великое – снова мимо.
Не привлечь его языком.
Мамеду Халилову
Из друзей-поэтов
лучше друга нет:
как гора могучий,
добрый наш Мамед!
Как широкий Каспий,
у тебя душа,
мудрая строка твоя
светом хороша!